Небо за стёклами [сборник] - Аркадий Миронович Минчковский

Все вокруг было самым привычным — и Кузнечный переулок с людьми, спешащими с базара, и продавцы случайного товара с рук, которые начинали попадаться далеко еще от рынка, и приплясывающие вблизи толкучки пильщики дров с посиневшими носами. Все было самым обыкновенным, до скуки привычным и, казалось, теперь уже неизменным на долгие годы. И все-таки он повернул и решительно пошел прочь.

В обратном направлении миновал угол, где он сворачивал, деревянный щит с объявлениями, возле которого повстречался с Галкиным, низкую решетку лежащего в поблекшем снегу садика, ворота дома и двор.

Он отворил двери своим ключом. Вызывая недоумение Марии Кондратьевны, которая была на кухне, прошел к себе, сиял с плеча баян и осторожно опустил его на пол. Потом присел на табурет, сиял фуражку и, вздохнув, вытер ладонью выступивший пот.

С какой-то неясной надеждой он прислушался. Нет, Анн не было дома. Теперь она находилась здесь редко, а сейчас и вовсе пропала. Будто съехала с квартиры. За стеной тишина. И старуха ушла из кухни. Во всей квартире тоскливая тишина. Помяукает где-то в коридоре просящаяся на улицу кошка — и снова тихо.

Несколько минут посидел так, не двигаясь и ни о чем не думая. А может, за эти минуты передумал так много, как не приходилось никогда раньше? Потом почувствовал, что не может больше быть здесь одни. Вдруг вспомнились кореши из морской пехоты. И те, что теперь были неизвестно где, и те, кого давно не было в живых. Подумалось страшное: какое же хорошее было для него время, эта всеми распроклятая война, когда он ни минуты не был один и ничего не боялся, потому что знал — нужен. Без него не обойтись никому, всей стране…

Глупые были мысли. При чем тут война… Война — прошлое, и он на ней — прошлое… Только не мог он больше один в этой комнате с тусклым светом через окно. Не мог… Не было у него сил.

Алексей поднялся, застегнул бушлат и, нацепив фуражку, направился на лестницу.

Выйдя со двора, он свернул не на Кузнечный, а в сторону Невского. Легко — ноши-то обычной за спиной не было — прошагал мимо бани и вскоре вышел на Невский. Здесь он повернул направо и двинулся к вокзалу, совершенно не зная, зачем туда идет.

Не доходя до площади, остановился. Напротив, на углу, высился забор, оклеенный афишами. Алексей знал — здесь должна быть построена станция метро. Но пока что еще не виделось ничего, а над забором возвышался огромный плакат: «Сделаем город Ленина краше, чем прежде». Возле забора какие-то женщины продавали цветы. Не цветы, а просто зеленые веточки. Да и в самом деле, какие сейчас могли быть цветы, откуда!

На Невский с обеих сторон Лиговской улицы со звоном сворачивали трамваи. Свистя колесиками по проводам, их обгоняли троллейбусы. Один вот из таких сейчас ведет его Анька. Он так и подумал: «Моя Анька». А с какой стати, собственно, его? Алексей зашагал через площадь к вокзалу. Наверно, только что пришел дальний поезд. От вокзального здания, растекаясь по трамвайным остановкам, шли люди с чемоданами, баулами, корзинами. Неказистой у многих была поклажа. Алексей заметил: какое еще множество было среди них в военном обмундировании! Одетые по форме офицеры, и офицеры уже без погон донашивали зеленые шинели военного времени. Эти, видно, спешили по домам, втаскивали с передних площадок бывалые, потертые чемоданы. Были тут и демобилизованные солдаты с вольно расстегнутыми бортами зеленых армейских бушлатов. Толпились и девушки. Кто в военной шапке, обвязанной сверху цветастой косынкой, кто в шинели, а на голове платок, иные в ватниках военного происхождения и армейских сапогах. Толпа была шумной и оживленной. Алексея поминутно спрашивали:

— Морячок, не скажешь, как добраться до Гатчины?

— Кореш, где военная комендатура?

— Не знаете, как ехать на Васильевский остров?

Знал он, в общем, не так уж много и, когда толкового ответа дать не мог, советовал обращаться к старикам, которых на улицах хватало.

Он дошел до вокзала и постоял с той стороны, где вокзал выходил на Лиговскую. С интересом смотрел на штурмом бравшиеся передние площадки трамваев. Стоял и думал о том, как давно для него кончилась война. Полагал, что и вообще для всех она прошлое, а вон ведь только сейчас выпускала из своих цепких рук этот стосковавшийся по дому народ. И вспомнился недавний утренний разговор с Галкиным у щита объявлений. Зря, кажется, беспокоился его сосед. Найдется еще кому поработать. Вон сколько здоровых рук цепляются за вагонные поручни.

Так же бесцельно, как прежде, он пошел по Лиговской улице. Вспомнил, что сегодня был день, когда действовала барахолка на Обводном канале. Не раз его туда таскал с собой Санька Лысый. Наверно, и сейчас он там. Поехать, что ли, туда? Все равно нечего делать.

Все же решил пройтись пешком хоть одну-две остановки. И как раз выглянуло солнце. Пригрело теплом.

По широкой, с высаженными посередине ее липами улице идти было легко и весело.

Так шел он вперед, никуда не спеша и забыв на время о своих горестях. Не обращал внимания на проносившиеся навстречу грузовики и на брызги, которые долетали до его брюк. Нет, он не шел на барахолку. Просто ему надо было куда-то идти, и он шел.

Неожиданно в нос ударило аппетитно-раздражающим запахом печеного хлеба. Он замедлил шаг и остановился. От удовольствия закрыл глаза. Запах горячего хлеба напомнил далекое: морозное утро в деревне. Он еще спит, в избе тепло. Давно затоплена печь. Теперь согрелись даже стены и можно откинуть полу старого отцовского полушубка. Пекут хлебы. Глаза Алешки закрыты, но он видит эти хлебы — пышные, серо-коричневые, с растрескавшейся коркой, обсыпанные сверху мукой. Ничего нет лучше горбушки с обжигающе горячим мякишем. Вспомнились и теплые буханки хлеба в дни, когда завозили их из пекарни прямо в часть. Такого хлеба моряки съедали больше положенной нормы. Хороший был флотский хлеб. Помнил он и другой хлеб, на «пятачке», — твердый, белый от инея, как расколотый булыжник. Тот хлеб рубили топором, кое-как отогревали и ели, так и не понимая, из чего он испечен.

Хлеб! Хоть и просидел Алексей всю блокаду на «пятачке», хоть и старалось командование, чтобы моряки силы не потеряли, а знал он, что значит хлеб для тех, кто оставался в городе, кто получал его одно время — в самый раз накормить пару голодных синиц. И что это был за хлеб? Теперь, говорят, такой только в Музее обороны города. Лежит